Почему молитва св. Ефрема Сирина начинается с прошения об удалении праздности? Из толкования свт. Иннокентия Херсонского.
Мф. 25:24-30 Подошел и получивший один талант и сказал: господин! я знал тебя, что ты человек жестокий, жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал, и, убоявшись, пошел и скрыл талант твой в земле; вот тебе твое. Господин же его сказал ему в ответ: лукавый раб и ленивый! ты знал, что я жну, где не сеял, и собираю, где не рассыпал; посему надлежало тебе отдать серебро мое торгующим, и я, придя, получил бы мое с прибылью; итак, возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов, ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет; а негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов. Сказав сие, возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит.
«Господи и Владыко живота моего, дух праздности не даждь ми!»
Можно было ожидать, что великий Подвижник Христов начнет свою молитву прошением об удалении от себя какого-либо другого порока, а не праздности; потому что праздность, по обыкновенному понятию, не есть что-либо важное и опасное. Некоторые готовы почитать ее даже за состояние завидное. Но человек Божий смотрит на вещи иначе; видит в праздности первого врага своему спасению; и потому первее всего молит Господа об освобождении от него.
Но что худого делает праздный человек, когда он ничего не делает? То именно, что ничего не делает, ибо человеку всегда надобно делать что-либо. В самом деле, если Сын Божий о Себе Самом и Отце Своем говорит: Отец Мой доселе делает, и Аз делаю (Ин. 5:17); то человеку ли предаться праздности? Деятельность – наше назначение: для сего именно даны нам бытие и жизнь, для сего снабжены мы силами и способностями. И как земная жизнь наша вообще не долговечна; а между тем в продолжение ее мы должны заслуживать целую вечность, блаженную или злополучную; то праздность, рассматриваемая с сей стороны, есть уже великое преступление против нас самих; ибо всякий праздно проведенный час ведет за собой потерю не только для здешней жизни, но и для вечности. Неупотребление данных от Бога сил на дела благие уподобляет человека рабу, сокрывшему свой талант в землю, и уготовляет ему плачевную участь сего раба, то есть: и еже мнится имея, взято будет от него (Мф. 25:29).
Точно будет взято! Кем? И правосудием Божиим – в свое время, а теперь – самой праздностью! Порок сей, по самому свойству своему, таков, что ослабляет, сокращает и, наконец, отъемлет у нас наши силы и способности. В самом деле, перестаньте, например, ходить и употреблять свои ноги: если это неупотребление продлится долго, то вы потеряете, наконец, способность ходить, едва будете в состоянии встать и стоять на ногах. Так с телом, так и с душою. Всякая способность души упражняемая – возрастает и усиливается; оставляемая в бездействии – слабеет и портится. Что, например, более живое по природе и не умолкающее, чем наша совесть? Но не упражняемая, не хранимая, препятствуемая в ее деятельности, – и совесть слабеет, умолкает и засыпает: человек становится бессовестным. Тем скорее вянут и слабеют от неупотребления другие душевные способности: например, для человека, долго не молившегося, трудно поставить себя потом в молитвенное состояние и на несколько минут; человек, не упражнявшийся в посте, не может пробыть без пищи и одного дня.
Но праздность опасна не одним тем, чего лишает, но и тем, что приводит за собой. Что же она приводит? Порок и развращение.
Если бы душа наша была подобна бесчувственному инструменту, который, когда прекращают на нем игру, остается спокоен, то можно было бы без вреда оставлять ее в бездействии; но с душой, по ее духовной природе, подобного бездействия быть не может; а происходит то же, что с полем, оставленным без возделывания: поле покрывается худыми травами, душа – худыми мыслями и чувствами. Посему праздность справедливо можно назвать готовой и самородной почвой для всего худого и греховного. Никто так не обуревается множеством нечистых помыслов и желаний греховных, как человек праздный: мысль его, не утвержденная ни на каком предмете, носится всюду, и, подобно врану Ноеву, всегда останавливается на том, что манит чувственность; воображение в таком случае обыкновенно рисует пред собою образы обольстительные, кои случалось когда-либо видеть; память представляет случаи, когда страсти находили себе преступное удовлетворение; ум плодит – то разные замыслы житейские, то сомнения о предметах священных; сердце располагает к разным страстным движениям. Кроме сего, праздность имеет то зловредное свойство, что производит в человеке скуку, заставляющую искать развлечений и забав, кои у праздного обыкновенно состоят из того, что вредит душе, поелику обращаются около предметов самых чувственных, если не прямо богопротивных. И здесь-то корень и источник различных пристрастий к забавам, от коих страдают люди праздные, тем забавам, кои губят здоровье и честь, расстраивают состояние, делают самого значительного в обществе человека вовсе не тем, чем он мог и должен быть.
Не забудем, наконец, при оценке праздности и того, что для большей части людей порок сей влечет за собой недостатки и бедность, заставляет обращаться к непозволительным средствам приобретения: и так как праздный человек, по привычке к неге, бывает обыкновенно наклоннее других к чувственности и удовольствиям, то искушение пользоваться незаконно трудами других через то самое для праздного еще более увеличивается. Пересмотрите людей, заключенных в темницах, вникните в причину их преступлений, и увидите, что большая часть их произошла в начале своем, так или иначе, именно от праздности.
Знали все сие святые Божии человеки, и ничего так не старались избегать, как праздности. Казалось, самая жизнь пустынная и созерцательная освобождала их от трудов, тем паче телесных, ибо много ли у них оставалось и времени от молитв общественных и домашних? Но, зная опасность праздности, они брали с собой труд в самые пустыни; не разлучались с ним при совершении дел самых высоких. Кто, например, это сидит у холма пустынного в Фиваиде, поет псалмы и в то же время плетет корзины? Это – светило Египта, Антоний Великий. Корзины сии пойдут в Александрию и променяются на укруги хлеба, коими столетний старец подкрепляет по временам немощь своей плоти. Кто это во мраке ночном, при свете лампады или луны, занимается деланием шатров и палаток? Это – святой Павел. Днем он проповедует Евангелие мудрым еллинам, а ночь употребляет на скинотворство, дабы не быть никому в тягость скудным содержанием своим. Кто это в малой хижине назаретской стучит млатом, действует пилой, трудится с утра до вечера над древоделием? Это – святой Иосиф, воспитатель Господа Иисуса и хранитель Его Матери. Труды рук его доставляют пропитание Святому Семейству. Вообще, у святых людей время разделено было между богомыслием и трудолюбием. Первым правилом их было питаться не от чужих, а от собственных трудов. Труда сего при всей скудости их внешнего состояния, ставало им даже на то, чтобы помогать ближним, питать алчущих, одевать нагих и искупать пленных.
Но что же, спросят, делать тем, кои самым состоянием своим удалены от трудов, тем паче телесных? – Что делать? – Изобрести себе труд по своим силам и обстоятельствам. Ведь изобретаем же мы удовольствия; почему не изобрести и труда? И мало ли чистых и полезных предметов для занятия души и сердца, самых членов тела? Одно необозримое поприще благотворительности может представить каждому для сего все, что нужно. Каков бы ни был труд, только б был безгрешен и занимал силы наши, – и цель будет достигнута. Ибо праздность уничтожается не одним телесным трудом, а и всяким.
Рассуждая таким образом о труде и праздности, мы имеем в виду, братие, состояние человека вообще, или паче состояние человека, не возрожденного еще благодатью Божией, не начавшего жить во Христе. Для человека же облагодатствованного, непрестанная деятельность духовная есть уже святая необходимость; ибо он должен непрестанно восходить от силы в силу. Праздность в сем случае есть прекращение самого восхода; а прекращение восхода – то же, что отступление назад. Ибо они, как испрашивается в молитве церковной, и среди сонного безмолвия просвещаются зрением судеб Божиих.
Имея столь высокую цель бытия (ибо мы все предназначены к одному и тому же), да воззовет, братие, и каждый из нас вместе с святым Ефремом: «Господи и Владыко живота моего, дух праздности не даждь ми!» Не даждь, да дни мои, кои так малы и кратки, преходят в суете мирской и бездействии; не даждь, да таланты, мне вверенные, погребаются в земле забвения и лености; не даждь, да по недостатку любви к трудам соделаюсь в тягость подобным себе и постыжду в себе образ Твой! Сотвори, да буду бодр на всякое дело благое, да непрестанно труждаюся над возделыванием существа моего для вечности, и да все, что ни делаю, делаю для славы Твоей, Господи, а не из угождения себе самому! Аминь.
по материалам сайта azbyka.ru
просмотров (32)